Размышления «диалектического» дилетанта (1)
Reflections «dialectical» amateur
DOI: 10.24411/2311-1763-2016-00016
Аннотация. В статье показано, что диалектическая логика – это самостоятельное понятие, имеющее весьма отдалённое отношение к исходным понятиям диалектики и логики – основы рационального мышления. Показана роль и значение спекулятивного метода Гегеля в учении Карла Маркса и его влияние как на формирование общего мировосприятие, так и на развитие отечественной науки, в частности.
Ключевые слова: диалектика, логика, диалектическая логика, диалектический материализм, марксизм, философия, наука, псевдонаука, принцип фальсификации.
Summury. The article shows that diabetic logic is a self-concept that has very little to do with the original concepts of dialectics and logic – the foundations of rational thinking. Shows the role and importance of the speculative method of Hegel in the doctrine of Karl Marx and his influence on the formation of a common worldview, and the development of Russian science in particular.
Keywords: dialectics, logic, dialectical logic, dialectical materialism, Marxism, philosophy, science, pseudo-science, the principle of falsification.
Берегитесь строить воздушные замки,
эти постройки легче других возводятся,
но тяжелее всего разрушаются
Отто фон Бисмарк
Сегодня как-то уже позабылось, что в советское время науку делили на два противоположных лагеря. В одном находилась т. н. прогрессивная наука, опиравшаяся на мудрость вождей мирового пролетариата, а другом – буржуазно-загнивающая. Отличительной особенностью науки первого лагеря являлось наличие уже готовых рецептов на все случаи жизни. Вполне обыденной и естественной для нее представлялась ситуация, когда недостающие достоверные данные (т. е. подтвержденные практикой) заменялись подходящими цитатами из первоисточников классиков марксизма-ленинизма. Такая подмена выглядела обыденной и само собой разумеющейся вследствие использования особого методологического аппарата – диалектической логики.
Диалектика и «диалектика»
Появление диалектической логики неразрывно связано с именем одного из известнейших представителей классической немецкой философии – Г.В.Ф. Гегелем (1770–1831). Гегель кардинальным образом переосмыслил понятие диалектики и привнес в него смысл, совершенно отличный от исходного – древнегреческого. Например, Сократ (469–399 до н. э), один из виднейших представителей античной философии, понимал под диалектикой искусство спора, интеллектуальный поединок двух оппонентов, отстаивающих противоположные точки зрения. В ходе дискуссии аргументы одного из спорящих могли признаваться убедительными и правдивыми, а другого – безосновательными и ложными. Отсюда и выражение: «В споре рождается истина». Не исключался вариант, когда оба дуэлянта терпели поражение, но никогда – чтобы каждый выходил из вербального противостояния победителями. Сократовская диалектика послужила мощным стимулом развития формальной логики.
Для гегелевской «диалектики» с ее спекулятивными представлениями логика классического образца была не только не нужна, но и противопоказана. Амбициозные притязания на звание главного придворного философа не допускали наличия сомневающихся в истинности его утверждений. Для Гегеля «диалектика» – это надежное средство восхождения на трон непревзойденного светоча философской мудрости, а «логика» – гарант несмещаемости занятого престола.
У Сократа диалектика и логика – самостоятельные данности. По Гегелю, первое – предикатор (определение) второго. Для Сократа ведение дискуссии в полном соответствии с правилами формальной логики – необходимое условие существования диалектики. «Диалектика» в значении Гегеля – оправдание его «логики».
Гетерогенность сократовских и гегелевских трактовок не случайны. Разночтения имеют глубинные корни и предопределены несовпадением нравственных позиций Сократа и Гегеля, разным пониманием ими (как мыслителями) своей миссии.
Беспристрастные размышления над собственными познавательными возможностями вынудили Сократа констатировать: «Я знаю, что ничего не знаю». Честность перед собой и другими – необходимые слагаемые философии Сократа. Майевтика демонстрировала умение не только увидеть проблему, сформулировать ее и указать пути разрешения, но и сделать это на языке понятном собеседнику. Повивальное искусство Сократа – пример простого, доходчивого и ясного дискурса. Этим оно резко отличалось от назидательного гегелевского стиля.
Гегель – носитель совершенно иных идеалов. Его манера философствования – олицетворение умения излагать мысли максимально объемно и расплывчато. Гегель демонстрировал необычайное пристрастие к облачению своих нарративов в формы наименее удобные для понимания обычным человеком. Чтобы реагировать на тексты немецкого философа без ощущения когнитивного диссонанса, психика нуждалась в специальной подготовке. Точнее сказать, в определенного рода инициации. Посвящение предполагало приложение волевого усилия, блокирующего возможности мозга анализировать информацию на рациональном уровне и погружающего сознание в особое ментальное состояние, при котором причинно-следственные связи выстраивались бы не в соответствии с нормами формальной логики (что человеческому рассудку наиболее естественно), а сообразно гегелевским представлениям о них. Если выбирать эпитет к «диалектике» Гегеля, то, довольно удачными были бы слова Алана Гринспена (2). которыми он любил заканчивать свои выступления: «Если вам показалось, что вы меня понимаете, значит вы меня невнимательно слушали».
Контрарность воззрений Сократа и Гегеля обнаруживается и в их отношении к светской власти.
Сократ вел скромный, аскетичный образ жизни, полагая физические сущности временными, проходящими и не заслуживающими внимания. Пренебрежительное отношение к мирским вещам и заботам было отличительной чертой многих мыслителей того времени. Например, по одной из легенд, Демокрит выколол себе глаза, дабы не отвлекаться от познания истинной сути вещей. Архимед занимался механикой лишь по большой нужде и крайней необходимости, предпочитая ей математику и этику. Философы Древней Эллады уважали человека не за его материальные приобретения и властные полномочия, а за широту знаний и их глубину; свое предназначение они видели в возможности предоставлять это знание людям. Не всем свободомыслие, неприятие лести и угодничества, приходились по вкусу. Сократ за откровенные и разоблачительные речи в адрес местной элиты, был казнен (3).
Гегель – представитель совершенно иной плеяды мыслителей. Интеллектуальный альтруизм и диогеновское «Отойди, ты заслоняешь мне солнце» им были не знакомы. Они не только не противились сближению с сильными мира сего, а скорее наоборот, рассматривали такое развитие событий как наиболее благоприятное. Не освобождение разума от заблуждений и предрассудков побуждало их к творчеству, но неуемная страсть возвысится над толпой, желание повелевать умами непросвещенных масс. Только тот мыслитель достоин уважения, кто способен внушить окружающим, что именно его речи – источник истинного знания, сакральный смысл которого недоступен рядовому обывателю, но может приоткрыться адептам при безоглядной вере в сенсея.
Старания Гегеля не пропали даром, увы следует констатировать, что сегодня диалектика понимается именно в его интерпретации, сократовский же смысл этого слова, к сожалению, воспринимается как маргинальный. Хотя сама процедура установления истины через интеллектуальную состязательность сторон, как это было изначально, все же сохранилась, правда называется она сейчас по-другому – прения сторон в суде.
Изнанка гегелевского метода
Гегель утвердился в качестве непререкаемого авторитета благодаря изобретению диалектической логики (4). Основу метода составляли спекулятивные манипуляции, искусно подстраивающиеся под несовершенство тогдашнего формально-логического аппарата. Изощренный ум Гегеля подметил, что денотат в контрарных и контрадикторных отношениях семантически идентичен, и, не мудрствуя лукаво, упразднил различие между противоположностью и противоречием. Подмена позволила одновременно включать в суждение как тезис, так и антитезис и делала «диалектический» метод не поддающимся опровержению в принципе, поскольку констатация данности с одновременным ее отрицанием покрывала все возможные варианты исхода. Кроме того, то обстоятельство, что люди не особо разбирающиеся в тонкостях силлогистики, склонны воспринимать неопровержимость как доказательство правоты, использовалось Гегелем для формирования вокруг себя имиджа философа, якобы недосягаемо далеко продвинувшегося на пути к постижению истины.
Однако, гегелевский метод не более чем уловка, интеллектуальный кунштюк, секрет которого заключается в том, чтобы намеренно акцентировать внимание на неопровержимости при полном замалчивании обратной стороны «диалектики» – абсолютной недоказуемости. Гегелевские рассуждения столь же неопровержимы, сколь и недоказуемы.
Особенность, на которую не принято обращать внимание, но непременно следующая из неопровержимости – полная бессодержательность «диалектики». Рассуждения Гегеля настолько «всеобъемлющи» и «всеохватывающи», что извлечь из них хоть какую-то полезную информацию не представляется возможным (5). Впрочем, создатель от своего детища этого и не требовал. Более того, он всячески избегал какой бы то ни было конкретики. Когда же Гегель иногда отклонялся от данного принципа, то результат обычно оказывался не в его пользу. Например, утверждения Гегеля, что количество планет в Солнечной системе должно быть ровно семь (по количеством известных на то времени), а прусскую монархию необходимо признать идеальным государственным устройством, сейчас выглядят, мягко говоря, неубедительными.
Секреты «диалектического» обольщения
Правомерно задаться вопросом: почему гегелевские архетипы столь живучи и до сих пор востребованы? Если дистанцироваться от политизированного, искусственно созданного вокруг имени Гегеля ореола гениальности, то секрет их магической притягательности раскрыть несложно.
Диалектическая логика прекрасно зарекомендовала себя как безотказное средство оправдания всего, что по субъективным соображениям должно быть, во что бы то ни стало, объявлено правильным. Она позволяет под видом неопровержимости ловко скрывать недоказуемость и банальную софистику. «Диалектика» стирает грань между мудростью и демагогией, глубокомыслием и графоманством. Кроме того, гегелевская методика обнаруживает «целебные» свойства. Благодаря применению «диалектической» терапии, резонерство – уже не диагноз, а уникальный дар, удивительным образом превращающий его обладателя во влиятельного политика, известного экономиста или авторитетного философа. Метод Гегеля великолепно справляется с задачами выдвижения «железных» алиби в пользу той точки зрения, которая получила статус должной. Главное при этом не утруждать себя вопросами этики, не задумываться о непротиворечивости аргументации и не обещать ничего конкретного.
Поскольку доводы «диалектики» выстраиваются вне норм формальной логики, то у ее сторонников отпадает необходимость ограничивать себя рамками здравого смысла. Гегелевская логика предлагает полную независимость от когнитивного «рабства».
Отказ от интеллектуальных догматов неизбежно сопровождается параллельным процессом – нивелированием общепринятых табу, освобождением от моральных обязательств.
Низвергая устоявшиеся каноны, диалектическая логика перестраивает сознание на функционирование по стандартам, более не обязывающие рассудок подчиняться здравому смыслу. В новых обстоятельствах не столько объективные данные, сколько мнение верховного наставника формирует целеполагание. Отныне только гуру имеет право указывать пастве: где истина, а где ложь; что считать нравственным, а что порочным. Во внутригосударственных отношениях устанавливается принцип: «Кто начальник, тот и прав». Главный мотиватор социальной активности – карьерный рост. Чем выше ты поднимаешься по иерархической лестнице, тем меньше над тобой сумасбродных начальников и все больше плебеев готовых выполнять твои прихоти.
Грубость, высокомерие и равнодушие чиновничьего аппарата – прямое следствие замены «диктата» здравого смысла на импринтинг повиновения, отдрессированную интенцию выслужиться, получить одобрение «сверху». Причина социального неравенства порой кроется не столько в злонамеренности руководства, сколько в общем алогичном характере государственного устройства.
Евангелие от Иоанна начинается строкой «В начале было Слово…». Смысл ее можно понять так: образ мыслей предопределяет поступки; как думаешь, так и действуешь. Отсюда можно заключить следующее: соблюдение принципов формальной логики объективно способствует налаживанию разумных, гармоничных и справедливых отношений между людьми. И наоборот, ее отсутствие компенсируется переходом на личностные отношения и как следствие, скатывание к авантюрному, корыстному и аморальному поведению.
Диалектическая логика – образец трансформации благих намерений эпохи Просвещения, в свою противоположность; от бэконовской максимы «Знание – сила» к испанской пословице «Сон разума рождает чудовищ».
Гегель как предтече
Гегель оказал неоценимую услугу ваятелям иллюзорного наукоподобного сооружения – научного коммунизма. Сам он конечно вряд ли догадывался о той роли, которую суждено сыграть диалектической логике в создании новой религии секулярного толка. Он и не помышлял, насколько его пример «философски» оправдывать законность, безальтернативность и высшее предназначение светской власти (на примере выстраивания отношений с прусской монархией), окажется заразительным.
Если проводить параллели с новозаветным сюжетом, то в новой религии Гегелю, без сомнений, принадлежит амплуа предтечи коммунизма. На роль же «спасителя» всего человечества «благодарные потомки» утвердили фигуру Карла Маркса. Уроженец Трира ловко перехватил эстафету диалектической обработки фактов и прекрасно овладел мастерством подгонки данных под нужный результат. К. Маркс, хотя и критиковал Гегеля за «раболепие и зараженность жалким высокомерием прусского чиновничества», нисколько не гнушался пользоваться его спекулятивными приемами при сочинении (как правило, в соавторстве с финансово обеспеченным Ф. Энгельсом) прозы политико-экономического содержания.
Вслед за автором «Капитала», виртуозное владение техникой гегелевской аргументации демонстрировал В. И. Ульянов (Ленин). «Диалектика» позволяла ему успешно вести идейные баталии с политическими противниками. Примечательно, что в начале трудового пути В. Ульянов пытался заниматься адвокатурой. Но дела у него как-то сразу не заладились, возможно, по причине несклонности к изучению формальной логики (6). Владимир Ильич быстро сменил сферу деятельности став профессиональным революционером. На этом поприще будущий вождь мирового пролетариата преуспел значительно больше. Ленин и его соратники искренне полагали, что овладели самым передовым учением – диалектическим материализмом, раскрывшим им секреты исторического развития. Большевики без тени сомнения уверовали в свое мессианское предназначение – осчастливить человечество. Они убедили себя в том, что не только могут, но просто обязаны свергнуть ненавистных эксплуататоров, захватить власть в России, установить диктатуру, а затем перебросить огонь революции на остальные страны.
Воинствующие материалисты возвели «диалектики» в ранг религиозного культа. Любые критические замечания в адрес учения позволялись только идейным вождям трудового народа – К. Марксу, Ф. Энгельсу и В.И. Ленину. Остальным отводилась роль искателей в диамате неких скрытых, сакральных смыслов. Отказавшись от церковных книг, идеологи первого в мире социалистического государства, предложили на их место свои нетленные святыни – труды классиков марксизма-ленинизма. Только в многотомных фолиантах «величайших гениев человечества», мысливших категориями абсолютных истин, отныне предписывалось выискивать правильные ответы. Проникновение методологии гегелевской диалектики во все сферы государственной и общественной жизни стало повсеместным.
Разные стороны одной медали
Между трудами К. Маркса и работами Гегеля просматривается множество схожих черт. Например, оценка вклада в копилку человеческих знаний как одного, так и другого нередко сопровождалась эпитетом: «величайшее достижение человеческой мысли». Как и Гегель, К. Маркс не обладал даром предвидения; предсказаниям обоих так и не суждено было сбыться. Как спекулятивные схемы Гегеля до сих пор эксплуатируются некоторыми философами, так и официальная наука с завидным упрямством продолжает пользоваться придуманной К. Марксом моделью дробления истории государства на этапы в соответствии с некими общественно-экономическими формациями, смена которых, якобы, обусловлена несоответствием производственных отношений производительным силам.
Хотя диалектический материализм (диамат) – достойный правопреемник диалектической логики, между ними обнаруживаются существенные различия. Гегель работал, что называется, вглубь, укреплял идейный остов. К. Маркс, напротив, поставив идеализм Гегеля с головы на ноги, устремился ввысь, приступил к возведению стен здания «науки всех наук». Смена вывески с идеалистической на материалистическую нисколько не сказалась на главном – спекулятивном содержании «диалектики». В основу марксистского учения была положена та же триада «универсальных законов»: единство и борьба (7) противоположностей, переход количественных изменений в качественные и отрицания отрицания. Данная мировоззренческая позиция с одной стороны утверждала, что мир материален и в нем нет ничего кроме движущейся материи, следовательно, человек – не более чем часть этой материи. С другой – что знание этих законов позволит человечеству выйти из-под рабской зависимости силам природы и переподчинить их себе. Одновременное утверждение тезиса (человек часть природы) и антитезиса (человек вне природы) – родовая пуповина, соединяющая марксизм с гегельянством.
Если отбросить шаблоны и немного раскрепостить воображение, то обнаруживаются удивительные вещи. «Диалектических» законов совсем не обязательно должно быть три. При желании количество неопровержимых всеохватывающих «истин» легко увеличить до любой желаемой величины, например, пополнив их законами Мерфи или крылатыми выражениями В.С. Черномырдина. Афоризмы последнего: «Тут вам не здесь», «Никогда не было и вот опять» и многие другие – яркие образцы «диалектических» откровений. Не составляет проблем осуществить и обратную процедуру – свести диамат к одному закону, например, следующему: все есть ничто, ибо ничто есть все. Принцип, по которому формируются «диалектические» законы, всегда примерно один и тот же – сведение ситуации к парадоксу.
Новое платье короля
Диамат не просто унаследовал традиции диалектической логики, но и внес существенный вклад в разработку новых спекулятивных приемов и расширил ареала их применения. Если Гегель уделял внимание «усовершенствованию» субъективного мира, то Маркс и его сподвижники преуспели в переосмыслении философских основ восприятия объективной реальности. Вначале марксисты окончательно разрешили «основной вопрос философии» в пользу материального, а затем сняли проблему соотношения между теоретическим и эмпирическим «гениально» простым решением – овеществлением абстракций. Это дало возможность оперировать абстрактными категориями, такими как капитал, прибавочная стоимость, общественно-экономическая формация и т. д. – не как с условностями, вводимыми для описания некоторого положения дел, а как будто речь идет о вещественных субстанциях. Публично отрицая гегелевский идеализм, дэ-факто марксисты узаконили панлогизм: «Что мыслимо, то и возможно» (8).
Воинствующие материалисты предприняли ряд мер по закреплению за своим учением права на дополнительные преференции. Во-первых, добились (в кругу своих сторонников) признания за теоретическими догадками классиков марксизма-ленинизма практической значимости, что означало приписывание диалектическому материализму возможностей науки. Во-вторых, объявили, что триумвират диалектических законов имеет всеобщее значение, т. е. возвели диамат в ранг философии.
Объединение науки и философии в одно диалектико-материалистическое учение – очевидная эклектика. Однако марксисты проигнорировали данное обстоятельство. Синтез им нужен для присвоения диамату особого титула – научной философии (или философской науки), способной генерировать суперзнания, знания всех знаний, истину над всеми истинами. Вместе со статусом сверхнауки учение автоматически наделялось исключительным правом выносить в отношении остальных концепций вердикт, какие из них причислять к «правильным» и «прогрессивным», а какие – к «ложным» и «реакционным». Функция верховного судьи обнажает фактическую сущность диамата – быть инструментом идеологического манипулирования.
Однажды У. Черчилль высказался следующим образом: «Политик должен уметь предсказать, что произойдет завтра, через неделю, через месяц и через год. А потом объяснить, почему это не произошло». Фраза хороша не только самоиронией (У. Черчилль сам был видным политиком), но и универсальностью. Если политика в ней заменить на интернационалиста (ленинца, марксиста, гегельянца и т. д.) смысл сказанного не изменится. «Диалектика» всегда была на руку беспринципным прагматикам, прекрасно понимающим ее спекулятивную сущность и намеренно пользующиеся ею для превращения в марионеток тех, кто падок на заманчивые обещания, и по ленности ума сам не прочь обманываться (9). Единственная позиция, по которой диалектический материализм способен показывать хоть какие-то результаты состоит в том, чтобы под видом якобы научной обоснованности продвигать чье-то заранее намеченное, ангажированное мнение, т. е. выполнять функции политического протекционизма. Данное обстоятельство и нужно закрепить за марксизмом как его реальное предназначение (10).
Ситуация с «диалектикой» напоминает сюжет из сказки Г.Х. Андерсена «Новое платье короля». Знатоки «диалектики» подобны портным-хитрецам: готовы всех скептиков называть слепцами и ни за что не согласятся с обвинениями в том, что они – шулеры.
Ловить рыбу проще в мутной воде. Успешность политических фарцовщиков напрямую зависит от умения пускать пыль в глаза, создавать параллельную реальность, внушать ложные идеалы. «Диалектика» не жизнеспособна без круговой поруки, действующей по схеме: «Ты знаешь, что я догадываюсь о твоем лукавстве. Но я молчу. Поэтому, когда я занимаюсь сомнительными махинациями – ты закрываешь на это глаза». Прозелитизм марксизма делает ставку на человеческие слабости и пороки (гордыню, алчность, зависть и др.); идеи мнимого равенства активируют низменные инстинкты, превращают людей в подконтрольных чужому влиянию тщедушных зомби, в покорных рабов в руках ловких обольстителей (11).
«Диалектический» ВИЧ
В 30-х годах прошлого века для научного сообщества Р. Мертон предложил ценностные ориентиры: универсализм, коллективизм, бескорыстность и организованный скептицизм. Позднее Б. Бардер добавил к ним еще рационализм и эмоциональную нейтральность. В советское время данные императивы считались порождением буржуазной культуры и не получили распространения. С распадом СССР всякие нравственные ориентиры вовсе были упразднены. На их место насаждалась лишь одна ценностная установка – получение материальной выгоды любой ценой. Необходимость соблюдения профессиональной этики уступила место потребности в элементарном физическом выживании. Сложились благоприятные условия, для активизации околонаучных деятелей, которые не замедлили воспользоваться ситуацией и стали массово внедряться в научную среду. Прежнее принудительное навязывание функционерами от науки диалектико-материалистического учения основательно подорвало силы науки противостоять деградационным процессам в угоду сиюминутным конъектурным выгодам (12).
Если проводить аналогию с биологией, то диалектическая логика подобна ВИЧ: проникая в тело науки, она угнетает иммунитет и нейтрализует возможности противостоять заражению псевдонаучной инфекцией. Опасный вирус сделал науку неспособной защитить себя от концепций Т.Д. Лысенко или О.Б. Лепешинской; свел на нет навыки по отличению ученых от прозаиков, пишущих с использованием специфической научной терминологии. Как следствие – научное сообщество оказалось сильно разбавлено большим количеством «специфически» мыслящих субъектов. Разжижение существенно девальвировало значимость научных званий и ученых степеней, снизило социальный статус ученых и уровень их денежного содержания. Наука из скоростного лайнера инноваций все явственнее начала превращаться в дряхлеющее судно, днище которого настолько обросло моллюсками, что его возможности по движению вперед оказались под большим вопросом.
Невысокий академический рейтинг подавляющего большинства вузов России, минимальные значения индекса Хирша наших ученых и другие сопутствующие показатели характеризуют современную российскую науку не с лучшей стороны и дают основания говорить о наметившемся кризисе в данной сфере. Некоторые склонны объяснять причину сложившегося положения дел лишь одним фактором – слабым финансированием, бывшим в прежние советские времена значительно более щедрым. А поскольку в СССР господствовала коммунистическая идеология, то делался скоропалительный вывод – приверженность марксизму-ленинизму и следование канонам диалектической логики обеспечивало науке процветание. Думается все как раз с точностью наоборот, именно воинствующий материализм, вульгарная диалектика и пренебрежительное отношение к формальной логике постепенно, но неуклонно работали на вытеснение из умов людей здравомыслия и рационализма, замещая их суррогатом словоблудия и научного дилетантизма. Это и стало главной причиной интеллектуального упадка и научного застоя (13).
Такое положение вещей не может считаться нормальным и совершенно невыгодно государству.
Западные страны обеспечили себе господствующее положение в мире благодаря научным достижениям. Российской цивилизации, если она не желает кануть в Лету и разделить судьбу североамериканских индейцев или аборигенов Австралии, без науки не обойтись. Возможно, по этой причине руководство страны и было вынуждено инициировать реформирование РАН.
Конечно, отрадно сознавать, что чиновники самого высокого уровня наконец-то обратили внимание на состояние науки, однако исключительно административными мерами проблему не решить. Структурные изменения безусловно нужны, но если процесс реанимирования науки ограничить только организационными мероприятиями, высока вероятность получения результата хорошо известного из басни Крылова «Квартет» или характеризуемого фразой: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Для перерождения важно, чтобы в сознание самих представителей научного сообщества пришло понимание необходимости перемен. Излечение науки должно происходить в первую очередь за счет внутренних резервов с опорой на собственные силы, изнутри. Это тот случай, когда судьба утопающего находится в его собственных руках. Потенциал у отечественной науки есть и огромный. Однако толерантное отношение к «диалектике» не дает возможности механизму самоочищения функционировать с достаточной эффективностью, не позволяет своевременно выявлять и очищать науку от паразитирующего балласта, имеющего формальное право выступать от ее имени.
Демаркация науки и ненауки
Сегодня, пожалуй, единственным работающим формальным признаком, по которому выбраковывается научная работа, является плагиат. Данный критерий конечно же важен и необходим, но он не может быть признан достаточным поскольку выражает общее требование ко всякому творческому ремеслу. Выявление пиратских заимствований не гарантирует сепарирование научных результатов от других продуктов креативного труда. К примеру, авторы «Философии природы», «Капитала», «Анти-Дюринга» или «Империализма и эмпириокритицизма» вне всякого сомнения – незаурядные и одаренные личности. Но это не повод заносить их в научный пантеон. Классиков марксизма-ленинизма можно почитать как блистательных ораторов, великих тружеников эпистолярного жанра, ловких манипуляторов массовым сознанием и т. д. – но только не как ученых. И хотя идеи Гегеля и его последователей имели огромное влияние на судьбы целых стран и народов, было бы крайне опрометчиво зачислять «диалектических» тяжеловесов в отряд выдающихся философов.
На протяжении всего советского периода особой потребности в демаркации науки и ненауки не возникало, так как вопросы такого рода переводились в плоскость соответствия или несоответствия коммунистическим идеалам. Запрет на критику диалектического материализма блокировал попытки беспристрастного исследования данной проблематики. Отмена 6-й статьи Конституции СССР и последовавшая за ней либеральная эйфория ситуацию не только не улучшила, а еще в большей степени усугубила. Причин тому несколько.
Во-первых, многим, воспитанным в духе безусловной истинности идей марксизма-ленинизма, было крайне некомфортно отказываться от старых идеалов, от того, во что они всегда искренне верили. Даже когда никаких разумных оснований сохранять преданность «диалектическим» постулатам больше не оставалось, они не только не выражали желание избавиться от прежних иллюзий, но и расценивали такой поступок чуть ли не как предательство, и с сизифовой настойчивостью продолжали искать в работах Гегеля научную составляющую, тем самым невольно становясь хранителями рудиментарной иррациональности.
Во-вторых, освобождение от идеологического диктата некоторые «одаренности» квалифицировали как карт-бланша на вседозволенность. И если прежде была только одна общепринятая теория всего – диалектический материализм – то усилиями «новаторов» количество псевдонаучных течений увеличилось многократно.
Одни по привычке и инертности, другие в силу крайней незаинтересованности, – не стремились каким-либо образом менять ситуацию. Объяснение того, почему в отечественном научном сообществе не производится эффективное отсеивание псевдонаучных знаний, имеет сугубо субъективную природу. Формальных причин невнедрения в практику деятельности научных экспертов такого механизма нет. На философском уровне проблема демаркации еще в первой половине прошлого века была успешно решена Карлом Поппером. Времени осмыслить и оценить его предложения прошло достаточно. Тем не менее, следуя не самым лучшим советским традициям, концепция критического рационализма и сегодня не особо популяризируются. Многие учебники по философии науки, копируя стереотипы советских времен, продолжают зачислять К. Поппера к позитивистам, хотя он никогда постоянным членом «Венского кружка» не был. Фрагментарное присутствие на заседаниях упомянутого научного сообщества и личное знакомство с его постоянными членами совершенно не означает разделять их точку зрения. К. Поппер всегда оставался непримиримым противником логического эмпиризма, равно как и гегельянства. Последним обстоятельством, по-видимому, и объясняется причина пренебрежительного отношения к его методу со стороны российских коллег по философскому цеху.
Некоторых, идея К. Поппера использовать для демаркации научных и ненаучных теорий принцип фальсификации, несколько обескураживает и дезориентирует. Фальсификация воспринимается ими как некая логическая коллизию, ведь на всем протяжении советской истории им в сознание настойчиво внедрялась мысль, что наука способна генерировать истинные знания, некоторые из которых, например диалектические законы, считались абсолютно истинными.
На Западе похожие гносеологические взгляды отстаивал позитивизм. В нем также продвигалась идея всеобъемлющего знания. С позитивистских позиций наука хоть и не может постичь абсолютную истину, но в пределе стремиться именно к ней и для этого научные теории должны быть максимально верифицируемыми. Позитивисты полагали, что научные открытия – продукт поступательного движение от менее к более истинному знанию, формальная процедура обобщения достоверных данных методом индукции (14).
Поппер подверг критике позитивизм, показал логическую несостоятельность индуктивизма и ущербность верификации как критерия научности. Научные теории – плод творческого озарения. Из одной научной теории (например Птолемея) никак логически не следует другая (например Коперника). Это всегда эвристический акт, предусматривающий отказ от одних оснований и переход к принципиально другим. При этом предыдущая теория совсем не перестает быть научной, просто прорисовываются рубежи ее достоверности. Ограниченность – отличительный признак всякой научной теории, иначе – любая научная теория принципиально фальсифицируема.
Фундаментальная наука, для установления пределов применимости той или иной теории, проводит различные эксперименты. При необходимости выдвигаются новые теории, более полно описывающие получаемые наукой данные. Между теориями нет логической зависимости, следовательно, некорректно говорить об их истинности или ложности. Научные теории – это конвенции, в отношении которых правомерно вести речь лишь о том, насколько они адекватны наблюдаемой реальности, насколько точны их прогнозы (расчеты), соответствуют ли принципу Оккамы и т. п.
Наверное, рядовому ученому незачем особо задумываться над вопросом: «Что такое наука и чем она отличается от других видов деятельности?». Для него наука – это то, чем он занимается. И это вполне нормально, если он трудится внутри научной школы, которая уже доказала свою практическую пользу и теоретическую значимость. Другое дело – официально признанные научные эксперты: члены диссертационных советов, представители ВАК, все те, чье авторитетное мнение влияет на облик науки, определяет вектор ее развития. Они не имеют права не ориентироваться в вопросах подобного рода.
Что немцу хорошо
Не стоит излишне ни превозносить, ни демонизировать личность Гегеля или К. Маркса, они – всего лишь типичные носители западноевропейских ценностей с генетически присущим для данного культурного образования гедонизмом и ориентацией на успех любой ценой. Наивно думать, будто все теоретики беременны лишь одной мыслью – как бы осчастливить человечество. Некоторые руководствуются вполне корыстными и меркантильными интересами. Творцы «диалектики» обнаружили пласт, где их спекулятивные методы могут приносить урожай и начали интенсивно разрабатывать этот плодородный слой себе на пользу. Как сказали бы американцы: «Ничего личного, просто бизнес». В их понимании – непростительно глупо не воспользоваться глупостью других.
Другое дело, что нашему национальному характеру в большей степени чем западному, соответствуют такие качества как открытость и доверительность, и в меньшей степени – беспринципная жажда наживы. Вследствие этого, русский человек не всегда оказывается готов адекватно реагировать на проявление неприкрытого меркантильного цинизма (15). По этим и ряду других причин некоторые безобидные с точки зрения западного потребителя философское гешефтмахерство на нашей благодатной почве может приносить самые невероятные всходы. Не всякое западное ноу-хау пригодной для российского потребления. Как явствует опыт внедрения «диалектических» идеалов в отечественную среду, может случиться так, что то, что немцу хорошо, то русскому – смерть.
* * *
В заключение хотелось бы выразить надежду, что отечественная наука наконец-то оправится от метастазов гегелевской диалектики долгое время подавлявшей ее рациональное естество. Творения Гегеля, Маркса и других «диалектиков» займут достойное место в библиотечных фондах и будут интересны лишь узким специалистам, изучающим замысловатые перипетии человеческой мысли в различные моменты ее истории. В конце концов все, что не убивает, делает нас сильнее.
Комментарии
- Дилетант – человек, дошедший до сути вещей самостоятельно, без специального обучения.
- Алан Гринспен (1926 г.р.) – американский экономист. Председатель Совета управляющих Федеральной резервной системой США на протяжении 18,5 лет (1987–2006).
- Повод для расправы с неугодным мыслителем конечно же был найден другой – пренебрежение к богам, развращение молодежи и сотрудничество со спартанской тиранией.
- И косвенного патронажа со стороны короля Пруссии Фридриха Вильгельма III.
- Из теории информатики известно, что информационная емкость сообщения обратно пропорциональна вероятности ее получения. Безальтернативные утверждения, т. е. те, которые всегда сбываются, – информационно пусты.
- Гимназию Володя Ульянов закончил почти отличником. Единственная четверка – по логике.
- Исходно Гегель использовал слово «взаимопроникновение», но с легкой руки Фридриха Энгельса его впоследствии заменили на «борьбу».
- У панлогизма есть разговорный аналог, выражение: «Что хочу, то и ворочу».
- Любопытно отметить, что сам Черчилль официально зачислял себя в отряд ненавистников коммунизма. Но как видно это не более чем «дипломатическое» проявление его истинной русофобской позиции. Британской политике одинаково были ненавистны имперских традиции как СССР, так и монархической России.
- С этой точки зрения нет ничего удивительного в том, что будучи якобы основополагающей методологией, не известно ни одного научного открытия состоявшегося благодаря использованию «диалектики».
- Примерно же идеологии сегодня практикует и американская внешняя политика. Правда называется она по-другому – демократией, в основу которой положено поклонение «золотому тельцу», а точнее – доллару, печатный станок которого находится в США.
- После крушения СССР глашатаи научного коммунизма никуда не делись. Для бывших клерикалов соцреализма ситуация принципиально никак не изменилась. Распаханное ими «диалектическое» поле, позволило без особых проблем переквалифицироваться в специалистов по теории государственного управления, менеджменту и другим новомодным дисциплинам.
- Резонно задаться вопросом, а откуда взялся изначальный высокий научный потенциал, чем объяснить успехи индустриализации, победу в Великой Отечественной Войне и многие другие выдающиеся достижения СССР? Не лишено оснований следующее предположение: не в последнюю очередь свершения состоялись благодаря И.В. Сталину. Не без его непосредственного участия был задан прагматичный вектор развития страны, который по инерции сохранялся еще некоторое время даже вопреки «стараниям» генсеков, сменявших его на этом посту. Инкриминируемая Сталину подозрительность объясняется его неверием обещаниям не подкрепленные делом. Жесткость характера Сталина, нередко квалифицируемая как жестокость, обуславливалась необходимостью принимать рациональные (т. е. разумные) решения в условиях т. н. революционного подъема масс, т. е. в атмосфере всеобщего иррационального помешательства (нечто похожее наблюдается сегодня на Украине). После развенчания культа личности, руководство страны взяло курс на возврат к исходным ленинским принципам и построение социализма с человеческим лицом. Через три с половиной десятилетия государство самоликвидировалось.
- Небольшое уточнение: метод индукции действительно работает, но только в математике, на естественные науки его действие не распространяется, равно как и на социально-гуманитарные.
- Удивительный психологический феномен. В качестве еще одной демонстрации его проявления можно вспомнить о финансовом спекулянте С. Мавроди. Он всегда прямо и откровенно говорил, что его МММ – финансовая пирамида. Однако народ покорно нес ему все свои сбережения.